— Ах вот оно что… — шутливо протянула Моника. — Кажется, теперь я понимаю, почему ты выбрала именно цветочный магазин… А вот девчонки наверняка не поймут. Ведь еще вчера они и не предполагали, что ты так неожиданно сбежишь из душного офиса в цветущую оранжерею…
Кэй остановилась посреди комнаты и виновато развела руками.
— Скажи им, что у меня не было времени на объяснения. Нужно пользоваться благоприятным моментом, пока Тибор отпускает меня с миром и не требует искать замену… Да, и еще скажи, что я всех их рада видеть в «Королеве цветов». Каждой составлю такой букет, что они просто ахнут…
— Но самый лучший все же мой, — с наигранной важностью предупредила Моника.
— В этом можешь не сомневаться, — с готовностью заверила ее Кэй.
Моника вдруг окинула ее встревоженным взглядом.
— Думаешь, справишься? — нерешительно спросила она.
Кэй широко улыбнулась.
— Не поверишь, но я сейчас так счастлива, что справлюсь абсолютно со всем…
В лиловой дымке сумерек растворился аромат пионов, чьи бутоны в проникавших в комнату отсветах уличных фонарей были окрашены каким-то фантастическим цветом, в котором смешались все оттенки оранжевого, желтого, охристого и золотистого. Теплый ветер неторопливо и бесшумно перебирал узорчатые складки прозрачного тюля, и ни один звук не нарушал тишину полутемной гостиной, где за еще не убранным после гостей столом сидели друг против друга Кэй и Фабьен.
Их глаза уже успели привыкнуть к царившему в квартире сумраку, и они вот уже несколько долгих минут разговаривали с помощью взглядов, оставив в покое избитые многими поколениями влюбленных слова. Потому что хотели сохранить как можно дольше волшебство этих мгновений. Мгновений, каждое из которых неповторимо. А значит, невозвратимо.
— Сегодня был прекрасный вечер, — наконец осмелился нарушить тишину Фабьен. — Я не ожидал, что мы проведем его с твоими друзьями так весело…
— Эдвард твой друг, — улыбнувшись, напомнила Кэй.
— Да, верно. Значит, лучше будет сказать — с нашими друзьями, — по-прежнему не сводя с нее выразительного взгляда, сказал он. — Они очень рады за нас. Это было заметно. Эдвард даже предложил тост за нашу долгую семейную жизнь…
— Приятный тост, хотя и неожиданный… — дотронувшись до самого маленького, еще не распустившегося цветка, задумчиво сказала Кэй.
— Да, обычно его произносят только на свадьбах… Хотя не обязательно всегда и во всем следовать традициям…
Кэй бросила на него шутливо-вопросительный взгляд.
— И как я должна истолковать твои слова? — подавшись вперед, спросила она. — Как репетицию признания в любви или…
— Как начало. Как начало признания, — порывисто сжав ее ладонь, выпалил Фабьен и, словно опасаясь, что больше никогда не осмелится сказать обо всех тех чувствах, которые сейчас переполняли его душу, торопливо продолжил: — Ты даже не представляешь, как хотел я сделать это признание десять минут назад, когда сидел рядом с тобой вот за этим столом… Ты была такой красивой… Нет, ты была просто восхитительной, волшебной, неземной… Я смотрел на тебя и не верил, что все это происходит со мной, что меня смогла полюбить такая девушка, как ты… Меня, некрасивого, неудачливого в любви ботаника, не умеющего толком сделать даже самый банальный комплимент… Я так боялся показаться тебе нелепым, несуразным и не достойным твоей любви, что готов был прямо в присутствии Моники и Эдварда просить тебя стать моей женой… Останавливало только одно: я опасался, что ты рассердишься… Ведь с подобными просьбами обращаются, когда остаются наедине… Не забыв при этом о цветах…
Фабьен стремительно вскочил со стула, так же стремительно подошел к стеллажу у окна и, достав из-за него небольшую картину в отливавшей золотистыми отблесками рамке, теперь уже медленно и нерешительно сделал несколько шагов обратно к столу, протягивая картину Кэй.
Она окинула ее недоуменным взглядом и замерла, не смея пошевелиться: на картине был изображен букет фиалок, перевязанный широкой белой лентой.
— Я ведь обещал тебе неувядающие фиалки, — смущенно улыбнулся Фабьен. — Вот они… Я хочу, чтобы они стали нашим талисманом… Талисманом нашей любви… Чтобы напоминали нам о сегодняшнем вечере много лет спустя… Когда мы станем почтенной, пожилой семейной парой, в доме которой будут гостить дети и внуки… Если ты согласишься, чтобы я был их отцом и дедом… Если уверена, что никогда не пожалеешь о своем согласии… — Фабьен немного помолчал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, и, испытующе глядя Кэй в глаза, еле слышно спросил: — Ну так что же ты ответишь?
— Да, — тоже еле слышно прошептала Кэй, по-прежнему не смея шелохнуться.
Картина едва не выпала из дрожащих рук Фабьена.
— Прости… я не расслышал… — запинаясь, проговорил он. — Мне показалось, что ты сказала…
— Да, — уже громче повторила Кэй, поднимаясь со стула. — Да, да, да и еще сотни миллионов раз да! — счастливо улыбаясь, выпалила она, бросившись ему на шею. — Я готова повторять для тебя это слово бесконечно… Для одного тебя, самого лучшего в мире ботаника, который рисует самые чудесные на земле фиалки…
Фабьен порывисто обнял ее, крепко прижав к себе.
— Я не зря верил, что этот букет принесет мне сегодня удачу!
— Нам, — прижавшись щекой к его плечу, поправила Кэй. — Ведь теперь она у нас одна на двоих.
Сквозь нежно-розовое стекло широкой, выполненной в виде бутона розы витрины лился нескончаемый поток лучей полуденного майского солнца, заставляя Кэй прятаться в тени пальм, выстроившихся друг за другом в одинаковых ярко-белых кадках справа от входа.